Параллели

Постройки всегда были гордостью и опорой жителей городов и сел, как наиболее зримое свидетельство великого прошлого. Архитектура не была великими эпохами, не игры, не роскошь, она была само собой разумеющейся необходимостью. Народ и их вожди ощущали внутреннюю обязанность и принуждение увековечить себя и свое время в каменных памятниках. Так мы можем еще сегодня читать историю великих времен в постройках. Где эти знаки отсутствуют, о могучих эпохах свидетельствуют только редкие письменные и устные предания.

Если мы сегодня говорим о «Новой немецкой архитектуре» и для достоверности показываем в изображениях, точнее, макетах, то мы это делаем не из-за переоценки собственных национальной работы, но поскольку мы чувствуем себя во время мощнейшего политического и общественного строительства, и поскольку у нас одновременно с этим есть обязанность и воля к строительству, то есть к архитектуре.

Чтобы узнать сущность и особенность новой архитектуры, необходим взгляд в недавнее прошлое. Начинающийся 19 век испытывал последний расцвет строительного творчества. Классицизм еще раз обновил формы и содержание архитектуры, в которой он возвратил те греческие формы, которые постоянно практиковались с великих времен античности.

В Шинкеле Германия приобрела своего последнего великого архитектора, который сумел оставить свою печать на целой эпохе.

Со смертью Шинкеля, даже в конце его жизни, сама собой разумеющаяся безопасность архитектуры нарушается. Начинаются сто лет эпохи, которая политически и культурно испытывает процесс разложения, который в наши дни в Германии, равно как и в некоторых других европейских странах благодаря крепким, созидательным силам прекращается.

Что внесло внешнюю путаницу в политическую и культурную, а вместе с тем и в архитектурную жизнь, так это индустриализация; нечто совсем новое и вследствие стремительного прогресса неслыханно запутывающее. Давно установленные законы не могли выполнять требование этого нового, государство стало слабым. Абсолютизм сменила буржуазия, которая была еще не сформирована и не была в состоянии что-либо сформировать упорядоченно и предусмотрительно. Индустриализация принесла с собой решительный переворот, прежде всего потому, что ремесло, которое до этого базировалось на солидных, переработанных веками знаниях, потеряло твердую почву под ногами. Вместе с машиной возникло индустриальное производство работ, которое до этого производилось отдельными людьми, и всегда имела собственный, характеризуемый ландшафтом и племенем отпечаток. Железные дороги сократили время и пространство. Большие торговые площади стали доступны в короткое время, люди уезжали из сел в города, где промышленность всегда быстрее развивалась.

В немногие десятилетия старые города переросли свои стены. Они увеличивались без плана, потому, что хозяйство и частное состояние неумеренно возрастали. Она получила власть, которая до этого была у государства и князей. У самого государства больше не было позитивного руководства. Оно не строило «Новому» дорог, а ставило преграды. Предписания и законы не справлялись и только пытались исправить ущерб или, по возможности, его избежать. Так как сама буржуазный стиль не представлял собой конструктивно сплоченной силы с собственной волей, то и архитектура оказалась без почвы под ногами, которая для архитектуры всегда была непременным условием и равным должна быть теперь.

Так с архитектурной задачей пропала также архитектурная форма. Архитектор, в полном незнании своей главной задачи - которая, прежде всего могла быть только градостроительной - начинал искать стилевые формы. Все стили прошлого вновь ожили параллельно друг другу. Но эта пестрая стилевая смесь не была в состоянии оживить образ новых городов. Каменное нагромождение растущих городов становилось все более мертвым. Строительными образованиями безоградное море домов полностью закрыло и разрушило историческое ядро. Так настал рубеж веков с эклектикой перед миром архитектурных обломков.

Около этого времени некоторые люди узнали, что задача времени не могла исчерпываться поиском «новых» форм, что она в гораздо большей степени была целостной архитектурной задачей, для которой зодчий должен соответствующим образом себя чувствовать. Эта целостная задача охватывала не только эстетические, но и, во всяком случае, еще технические силы и влияния, но и, в равной мере, также организационные и социологические. Их нельзя было больше отнимать у архитектора. Он должен был творить как универсальный мастер архитектуры, как дирижер цельного оркестра. Так обозначились отдельные элементы нового градостроительства еще перед Первой мировой войной. Но борьба за воздействие Нового сознания отнюдь не могла проводиться с окончательным успехом. Вне жизненных соков, питавших тогдашнее государство, были более серьезные силы, которые препятствовали всякому росту.